Фото: РИА Новости

Чиновники по-прежнему надеются, что научный прорыв можно организовать методом штурма и натиска

Четырехстраничное письмо помощника президента Андрея Фурсенко президенту Владимиру Путину о пересмотре научной политики, опубликованное на прошлой неделе в газете «Троицкий вариант — Наука», вызвало резкую критику со стороны ученых. На самом деле, это очень поучительный документ — но только если рассматривать его с точки зрения того, как в России принимаются важные решения. Содержательно же письмо действительно оставляет удручающее впечатление — и как стратегический план, и как набор тактических действий.

Письмо начинается с констатации того, что «интеграция российской науки в мировое научное пространство, вопреки ожиданиям, не сделала ее более эффективной».

Большинству комментаторов не ясно, где помощник президента углядел указанную интеграцию

Скажем, цель увеличить долю российских публикаций в международных журналах была поставлена в майских указах президента чуть более двух лет назад, а до того сама идея, что российская наука может успешно развиваться только как часть международной, пробивалась с большим трудом. Впрочем, Фурсенко тут же оговаривается, что есть и удачные примеры; по счастливой случайности все это — проекты, курируемые Курчатовским институтом и лично Михаилом Ковальчуком, который недавно доложил президенту о том, что «наше присутствие на международном ландшафте знаковое».

Далее Фурсенко делает вывод о том, что, в силу изменений в международной обстановке, российская наука должна стать «независимой и конкурентоспособной». Второй пункт в этом плане, казалось бы, не зависит от международной обстановки, первый же темен, поскольку последующая его расшифровка перечисляет очень достойные и важные государственные задачи: нормальное функционирование государства, обороноспособность, обеспечение минимальных стандартов в образовании и здравоохранении, развитие транспортной и информационной инфраструктуры и т. п. — далеко выходящие за рамки организации науки и, опять же, верные в любой ситуации.

Каким образом все это может мотивировать необходимость научной автаркии, остается за кадром, и напрашивается мысль, что этот модный по нынешним временам зачин интересует автора не сам по себе, а нужен для следующего, ключевого пункта, в котором предлагаются несколько приоритетных направлений. На моей памяти это не то третий, не то четвертый такой список, и всякий раз эти направления выскакивают как черт из табакерки, не только без содержательного профессионального и общественного обсуждения, но и без какого-либо внятного, конкретного обоснования: почему именно эти, а не другие, казалось бы, столь же важные? В письме Фурсенко упоминает прошлые «системные ошибки при выборе приоритетов науки», но не сообщает, в чем они состоят, а жаль: как бывший министр образования и науки, занимавший этот пост восемь лет, а ныне помощник президента по научным делам, он мог бы сказать про это что-то интересное.

Как обычно, за каждым направлением торчат уши конкретных фигурантов-исполнителей, которые и должны выиграть от очередного нововведения; а когда ничего не получится, потому что фундаментальная наука в принципе не делается методом штурма и натиска, — переключиться на очередной приоритет. В письме Фурсенко проблема усугубляется еще и тем, что из четырех направлений лишь одно — поиск новых антибиотиков — может считаться хоть сколько-то относящимся к фундаментальной науке; три других — это чисто технологические проекты, которые должны функционировать по совершенно другим принципам. Скажем, почему «развитие технологий поиска, добычи и переработки углеводородов» должно финансироваться напрямую государством, а не нефтяными и газовыми корпорациями? Никак не мотивируется, каким образом именно указанные направления обеспечат «независимость» российской науки, даже если на полминуты предположить, что такая цель имеет смысл.

На самом деле, это не просто аппаратные игры.

Здесь таится серьезная опасность, потому что Фурсенко предлагает перенаправить на эти приоритеты средства Российского научного фонда, который создавался вовсе не для этого, а для грантовой поддержки тех самых конкурентоспособных на мировом уровне научных групп. Более того, под эти направления предлагается переформатировать академические институты, перешедшие в ведение Федерального агентства научных организаций. Предлагается создать национальные исследовательские центры, как будто примера Курчатовского центра, показывающего ничтожную эффективность в сравнении с находящимися в его распоряжении средствами, недостаточно, чтобы понять, что в современной России любая сверхцентрализация науки приносит непосредственный вред.

Письмо Фурсенко полностью извращает то, как должны действовать государственные институты поддержки науки — и фундаментальной, и прикладной. Набор предлагаемых им приоритетов произволен, набор мер по их достижению неточен, опасен для еще существующих сильных научных коллективов и тоже произволен, и лишь одно ясно и прозрачно: руководство всей этой благодатью Фурсенко хочет замкнуть на себя, полностью выведя из игры Минобрнауки и РАН и оставив за ФАНО и РНФ (председателем попечительского совета которого он, кстати, является) чисто исполнительские функции. Письмо завершается предложением «поручить координацию работы по выбору основных направлений развития научно-технической сферы, а также координацию перечисленных выше мер Президиуму Совета по науке при Президенте Российской Федерации по науке и образованию, возложив техническое обеспечение на Управление Президента Российской Федерации по научно-образовательной политике». В структуре администрации президента именно Андрей Александрович Фурсенко курирует эти подразделения.

Источник: Forbes.