Оговорюсь сразу: все, о чем я здесь пишу, базируется на опыте филологических наук, и я могу лишь выразить надежду, что это применимо и к смежным гуманитарным дисциплинам – истории, лингвистике, искусствознанию и всему, что входит в понятие «гуманитарные науки». Всю свою жизнь я проработала в Институте мировой литературы имени А.М. Горького РАН и далеко за пределы филологии распространять свой опыт не решаюсь.

Кого догонять?

Один из ключевых вопросов, который ставят перед всей академической наукой реформаторы, – должна ли наука стать вузовской, поскольку именно при университетах развивается наука в Америке и в большинстве стран Западной Европы. Благодаря этому нобелевских лауреатов там пруд пруди, стало быть, реформаторы и нам подают сигнал «на старт, внимание, марш!» догонять (в который раз!) Америку.

При этом среди ученых моей специальности и в Америке, и в Европе никаких таких нобелевских лауреатов не существует. Более того, все крупнейшие научные авторитеты в этой области по-прежнему остаются нашими соотечественниками – Андрей Зализняк, Сергей Аверинцев, Михаил Гаспаров, Юрий Лотман, Никита Толстой, Дмитрий Лихачев (я не претендую на составление полного списка). Из них представителем вузовской науки можно назвать только Лотмана. Среди американских ученых столь же безусловным авторитетом был Роман Якобсон, в свое время окончивший Московский университет.

Уже эти нехитрые выкладки говорят о том, что гуманитарные институты РАН – Институт мировой литературы, Институт русской литературы (Пушкинский Дом), Институт всеобщей истории, Институт российской истории, Институт археологии, Институт русского языка, Институт всеобщего языкознания, Институт славяноведения и балканистики (заранее извиняюсь, что не могу перечислить все) – имеют все основания не торопиться на предложенный реформаторами старт, догонять нам совершенно некого.

Более того, последние два десятилетия можно назвать временем расцвета фундаментальных исследований в области гуманитарных наук по самым объективным показателям: количеству изданных памятников истории и культуры, количеству словарей, энциклопедий, библиографических справочников и тому подобных трудов, определяющих уровень развития гуманитарного знания. Справедливости ради скажу, что эти труды в основном подготовлены и изданы при содействии Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), и каталоги, которые издает этот фонд ежегодно, на сегодняшний день есть лучший отчет о гуманитарных научных достижениях. Однако при этом научные коллективы и авторы исследований в подавляющем большинстве были сотрудниками РАН.

Фонд создал продуктивную модель финансирования исследований. Академии наук надо бы взять ее на вооружение: грант изначально заставляет исследователя работать в «отмеренных сроках», как сказал бы Солженицын, требует поэтапной отчетности и финального результата. Напротив, в эти годы академия из-за низких зарплат, недостатков финансирования и т.п. как-то совершенно потеряла представление о сроках, и долгострой стал ее фирменным стилем.

Большую роль в этом процессе сыграло и то, что издание академических трудов перестало быть профильным для издательства «Наука», взамен возникло много частных издательств, работающих по собственному графику. И если раньше плановые работы были увязаны с издательскими планами «Науки», теперь, после утверждения труда на ученом совете, по крайней мере в нашем Институте мировой литературы, он в буквальном смысле отходит в вечность, то есть передвигается в шкаф, и единственный способ его опубликовать – это получить грант от РГНФ.

Жизнь длиной в 104 тома

Существовали в ИМЛИ и более продуктивные модели, я имею в виду серию «Литературное наследство», в которой с момента ее основания в 1931 году и по настоящее время вышло 104 тома фундаментальных научных трудов по истории русской литературы самого высокого уровня. А ведь коллектив штатных сотрудников издания на моей памяти не превышал 10 человек.

Причина успешности заключалась не только в выдающихся организационных способностях его руководителей – И.С. Зильберштейна и С.А. Макашина, но прежде всего в том, что фактически все эти годы «Литературное наследство» финансировалось по системе, аналогичной грантовой: руководство имело возможность платить достаточно высокие гонорары, но не в виде зарплаты, а единовременно по предоставлении работы.

Это, несомненно, служило стимулом для ее завершения.

В начале 90-х годов «Литературное наследство» возможности платить гонорары лишилось, но тут на помощь пришел РГНФ, выделявший гранты на подготовку и издание томов. Благодаря этому серия продолжает свое существование, подготовив том, посвященный Н.С. Лескову, два тома переписки А.А. Фета (издание совершенно пионерское, первая полноценная публикация переписки А. Фета), наконец справочный 104-й том в 100 печатных листов.

Кстати, в деятельности «Литературного наследства» никогда не было дилеммы: будут ли его готовить академические ученые или преподаватели вузов; к работе привлекали лучших специалистов в своей области. Благодаря «Литературному наследству» можно сказать, что ИМЛИ имеет некоторый опыт работы по модели, аналогичной системе грантов.

Уже говорилось о том, что финансирование издательской деятельности через «Науку» по существу прекратилось, сегодня научные издания выпускают в основном частные или получастные издательства при финансовой поддержке разных фондов, и расцвет фундаментальных изданий гуманитарного профиля обеспечивается с их помощью. Это очень важно констатировать, если мы всерьез хотим что-то менять в системе работы РАН: при куда более скромном финансировании таким путем выпущено в свет огромное число книг по филологии, истории, лингвистике, искусствознанию.

Однако речь не должна идти о ликвидации издательства «Наука», которое благодаря преданным своей профессии сотрудникам сохраняет сам стандарт академических изданий, совершенно необязательный для частных издательств. Сфера научных изданий должна быть разнообразной, тут всякий вклад ценен хотя бы потому, что никаких дивидендов не сулит.

Издательство «Наука» за эти годы утратило почти все книжные магазины, получить информацию о выходящих здесь книгах можно только по тематическому плану, да и книг этих с каждым годом становится меньше и меньше. Надо все-таки разобраться, почему это происходит, почему так убого и пустынно выглядит сегодня некогда респектабельное здание издательства «Наука», в котором процветает только пятый этаж, где находится фирма, созданная Шустеровичем и Париным, об успешной коммерческой деятельности которых нам недавно поведал фильм «Диагностика РАН».

Наука накопительная

Подведем итог. Гуманитарные институты, находящиеся в ведении РАН, с вызовами времени вполне успешно справились. Нас даже обошла такая проблема, как утечка мозгов, поскольку преподаватели, выехавшие на работу в любую из точек мира, при современных коммуникациях не теряют возможности участвовать в научной жизни на родине.

Проблема остается одна – зарплата, она мала по академии в целом и совершенно не отвечает прожиточному минимуму у молодых ученых, не имеющих степеней. Только грантами ее не решить хотя бы потому, что молодой ученый имеет плановую нагрузку, и грант в этой ситуации ложится дополнительным грузом. Филология – наука накопительная. Михаил Бахтин считал, что филологами становятся после 36 лет, но к этому времени ученый, как правило, успевает обзавестись семьей, содержать которую при современной оплате труда совершенно невозможно.

По сравнению с эпохой застоя нынешний ученый, увы, лишен очень многого, но в первую очередь он абсолютно лишен возможности решить квартирный вопрос. Как недавно мы узнали из фильма «Диагностика РАН», проживание в общежитии РАН обходится в 15 тыс. в месяц. Аспирант таких денег заведомо не имеет, стало быть, иногородние аспиранты в системе РАН не предусмотрены. Академия, имеющая, как выяснилось, огромные возможности для строительства по крайней мере элитного жилья, ни разу не подумала о том, что она может обеспечивать жильем социального найма, имеющим статус служебных квартир, рядовых ученых, что стало бы дополнительным стимулом для работы в РАН.

Вот здесь и находится та сфера, где хорошо бы догнать Америку: там зарплата ученого включает возможность снимать жилье для проживания, необязательно роскошные апартаменты, но жилье, имеющее необходимые минимальные удобства. Так что если кто и должен догонять Америку в ходе реформ, так это наше правительство. Даже необязательно догонять, достаточно воскресить дореволюционные традиции, когда каждый университет имел профессорские квартиры, а многие департаменты – так называемые казенные квартиры, кстати, такие квартиры имеет и сегодня МГУ.

Матрица для филологов

Но вернемся к вопросу, надо ли гуманитариям догонять Америку в области науки и образования. Применительно к филологии отвечу решительно: нет. Во-первых, исторически мы обладаем самой совершенной образовательной матрицей для подготовки филологов. Система изучения древних языков, истории языка, общие курсы по истории литературы с древнейших времен и до современности, в сочетании с занятиями по этим предметам в семинарах, была заложена еще в дореволюционном образовании.

Точно так же, как и чтение спецкурсов, которые помогают выбору дальнейшей специализации, дореволюционная матрица, при всех ее извращениях в советское время, сохранилась до сего дня. Единственное, с чем разлучили филологию в советское время, – с историей, ведь раньше и факультет был историко-филологическим. Место истории в советское время в программе заняла история КПСС и марксистско-ленинская философия в особо крупных размерах. К сожалению, когда эти предметы исключались из программы, не нашлось никого, кто подумал бы освободившуюся нишу занять курсом русской истории и истории философии, русской и зарубежной.

В американских университетах, как правило, количество обязательных курсов и предметов невелико. Такая роскошь, как старославянский, историческая грамматика, диалектология, обязательная для наших филологов, сохранилась только в редких европейских университетах, да и то их все время вытесняет Евросоюз в процессе унификации европейского образования. В Америке нет так называемого образовательного стандарта, студенты сами определяют набор изучаемых предметов, и еще ничему не научившись, уже руководят процессом собственного образования. За вычетом небольшого числа обязательных предметов основное обучение ведется с помощью курсов, объявляемых преподавателями, которых студенты выбирают как на ярмарке невест. Поскольку преподаватели напрямую зависят от этого выбора, темы и содержание читаемых ими курсов определяются стремлением завоевать аудиторию.

Система бесконечного заискивания перед студентами – главный бич всей американской системы образования: из-за нее при больших ассигнованиях на образование его уровень явно оставляет желать лучшего. И если при этом в Америке сохраняется небольшое число очень квалифицированных специалистов в любой области знания, они обязаны своей квалификацией не системе образования как таковой, а исключительно личной целеустремленности, которая у американских студентов пробуждается очень рано и в размерах, совершенно несопоставимых с нашими.

Благодаря большому числу стипендий и грантов на поездки уже в процессе специализации они имеют возможность учиться у тех или иных авторитетных в своей области ученых, как правило, за пределами Америки, так что тонкий слой образованных людей здесь постоянно восполняется.

Основной принцип американского образования я бы описала с помощью немецкой пословицы jedem das Seine, «каждому – свое», и потребности своей страны эта система вполне успешно удовлетворяет. Но именно поэтому перенести ее в наши условия совершенно невозможно. Наши студенты гораздо инфантильнее американских, у нас студенчество – время дозревания личности, и им буквально необходим жесткий и авторитарный стандарт, при котором преподаватель не только читает лекции, но и проверяет их усвоение с помощью семинаров и потом экзаменует. То есть выполняет те функции, которые современная либеральная педагогика порицает.

Но исторически наша образовательная модель показала себя с наилучшей стороны в преподавании славистических дисциплин во всем мире, в том числе в Америке, поскольку все наиболее сильные зарубежные слависты, как правило, ученики преподавателей второй волны эмиграции, где были такие выдающиеся ученые, как уже упоминавшиеся Р. Якобсон, В. Марков, К.Ф. Тарановский, Д.И. Чижевский, получившие образование в России. И сегодня большое число преподавателей славистических дисциплин в Америке – наши соотечественники, выпускники российских вузов, а факт, что они так успешно устраиваются в Америке и Европе, гораздо более объективно, чем любые рейтинги, говорит о качестве нашего образования.

«Способные – они на все способны»

Вряд ли в мире существует другая такая страна, наука которой может так широко использовать труд научной эмиграции. Американцы – прирожденные менеджеры, они умеют и любят руководить, а кроме того – умеют ценить качественную работу. У нас это получается не всегда. За всю свою научную жизнь я ни разу не слышала, чтобы кто-то из руководства предлагал кому-то из моих коллег повысить зарплату только потому, что он выдающийся ученый, достиг в своей области выдающихся результатов.

Так что если возможности американских университетов приглашать ученых со стороны на высокие ставки дать нашим руководителям, я совсем не уверена, что они начнут приглашать именно лучших ученых. Гораздо более вероятно, что на выгодные контракты попадут их друзья и родственники.

В свое время историк Милица Васильевна Нечкина на вопрос, почему она не оставила на кафедре имярека, имевшего репутацию способного и подающего надежды, отвечала очень просто: «Способные – они на все способны». К сожалению, руководители нашей науки боятся конкуренции.

Я помню, как из нашего института в обстановке полного равнодушия увольнялся Михаил Леонович Гаспаров, словно это вахтер или дворник, а не выдающийся ученый. В Америке заполучить к себе известного человека из разряда так называемых селебрити – это прежде всего коммерческий проект, присутствие таких людей повышает рейтинг университета. В силу этой изначальной разности векторов развития нашей и американской науки нам надо в принципе оставить идею тягаться с Америкой, примирившись на формуле: «Два мира – две судьбы».

Заодно хорошо бы остановить все эти рейтинги и индексы цитации, которые совершенно не работают в нашей стране. Попытка их повсеместного внедрения – очередная начальственная блажь. Сегодня чиновникам от науки хочется индекса цитации, завтра – публикаций на иностранных языках, при-том что все слависты считают особым шиком публиковать свои статьи в нашей стране на русском языке.

Исходя из этого, ответим на один ключевой для реформаторов вопрос: где лучше развиваться науке – в системе академии или в вузах? Наша гуманитарная наука дает однозначный ответ: все фундаментальные издания текстов, опять же словари, энциклопедии и т.п. – все подготовлено в недрах академии. И в этом нет ничего обидного для вузовских преподавателей.

Другим путем

Дело в том, что хороший преподаватель по самой своей сути популяризатор, а ученый так или иначе, но пролагатель новых путей и очень часто – в узкоспециальной области. Ему как раз совсем необязательно обладать даром популяризатора. При этом ничто не мешает преподавателям работать в кооперации с академическими учеными, исторически эта кооперация была очень прочной, она ослабла в последние 20 лет.

В 70-е годы, годы моего обучения в МГУ, все самые увлекательные курсы, которые мне довелось прослушать, читали как раз академические ученые – Никита Ильич Толстой, Михаил Викторович Панов, Юрий Давыдович Левин, Сергей Сергеевич Аверинцев, называю только тех, чьи лекции непосредственно мне довелось слушать. Сейчас университет избегает приглашать ученых из академии, и не последнюю роль здесь играет так называемая нагрузка, от которой зависит и зарплата. Но это плохо для университета.

Филологические факультеты МГУ имени М.В. Ломоносова и Санкт-Петербургского государственного университета перестали быть кадровым резервом академии, а ведь именно университетский образовательный стандарт – наиболее подходящая основа для занятия филологией. Итак, вузовскую и академическую науки в гуманитарной сфере надо не приносить в жертву друг другу, а возрождать и укреплять кооперацию между ними. У нас за плечами собственные традиции, и, отдавая должное успехам американской науки, мы имеем все основания сказать: «Мы пойдем другим путем».

Евгения Иванова (ИМЛИ РАН)

Об авторе: Евгения Викторовна Иванова – доктор филологических наук, в.н.с. Института мировой литературы имени А.М. Горького РАН, специалист по литературе Серебряного века, автор книг «Павел Флоренский и символисты» (2004), «Вольная философская ассоциация. 1919–1924» (2010), «Александр Блок: последние годы жизни» (2012).

Источник: Независимая газета.