Директор московской школы Сергей Казарновский и на дуде игрец. Фото с сайта МПГУ     

В школу не придут хорошие учителя, пока она не научится избавляться от плохих

Американский социолог Альма Харрис рассказала участникам семинара в Высшей школе экономики (НИУ), что такое эффективная школа по-американски. А наши лучшие директора школ в МПГУ – как это выглядит в русском варианте. Набор получился интересным.

В Америке понятие «эффективная школа» зародилось в 60-х годах прошлого века. Тогда говорили о том, что успехи школьника в учебе прямо пропорциональны доходам его семьи. Но появилась группа исследователей, не согласившихся с этой гипотезой. И стала выявлять школы, которые и в неблагоприятном социальном окружении добиваются высоких образовательных результатов. Такие школы стали называть эффективными, а эти исследователи создали движение «Эффективные школы», распространившееся и на другие страны. За несколько десятилетий работы были выявлены признаки, объединяющие эффективные школы в разных странах мира. Общие признаки выглядят так: педагогический коллектив в такой школе четко понимает общие для всех цели. Учителя работают сообща, посещают уроки друг друга, обсуждают профессиональные проблемы. Директор помогает своим подчиненным, и он разбирается в педагогике. К детям предъявляются высокие требования, регулярно проводится мониторинг их образовательных достижений. У школы хорошие отношения с родителями и т.д.

Семинар проходил в те дни, когда в МПГУ (Московский педагогический госуниверситет) шли лекции самых интересных педагогов Москвы, директоров московских школ – Ефима Рачевского и Сергея Казарновского. Эффект от встречи с неординарными личностями оказался столь силен, что все научные споры сразу потускнели и стало как-то отчетливо ясно, что мешает осуществиться великой мечте властей сделать наши школы по-настоящему эффективными.

Мешает по большей части само министерство. По той причине, что пытается регламентировать то, что не подлежит регламентации. И потому, что все время проводит какие-то реформы, приводящие все к большей формализованности в школах. Как написал ученик школы Казарновского в своем сочинении: «Если реформы в образовании длятся более 20 лет, надо полагать, что-то не так с целеполаганием!» (Как видите, додумались даже дети.)

Кстати, сам Казарновский приводит в лекции довольно типичные примеры «сотрудничества» школы с местной властью. Вот такой, скажем. Во все школы города поступила директива местного начальства залить каток. А вслед пошла проверка, и беспрестанные звонки с требованиями доложить, как идет выполнение директивы. Да никак не идет. Погода зимой не заладилась. Солнце с утра греет, снег тает. А звонки идут с требованием доложить о готовности.

Тогда директор Казарновский предлагает всем школьникам надеть коньки и выстроиться в коридоре. Делает общую фотографию. Затем на уроке географии делают снимки всего класса и учителя около доски в коньках. Отсылают эти фотографии нервному начальству и подписывают их так: «Каток не готов. Но школа в полной готовности!»

В конце концов по той же причине, что нельзя залить каток при плюсовой температуре, в школах нельзя научить ни патриотизму, ни толерантности, ни каким-то другим важным вещам «в рамках урока». Это вообще-то ответ депутатам, которые все время пытаются ввести в школах уроки патриотизма, этики, половых, межнациональных и прочих отношений. Потому что, по замечанию Казарновского, патриотизм – это чувство. И толерантность тоже. А чувствам научить нельзя.

Пример из опыта Казарновского, как научить толерантности. 10 лет назад он пригласил к себе учительницу-колясочницу. Первое время ребята жались по стенкам, когда она проезжала мимо. Она была для них кем-то вроде инопланетянки. Прошло время, и они привыкли к тому, что в жизни могут рядом жить люди, не похожие на них. А недавно, когда у одного ученика вышел серьезный спор с этим педагогом, Казарновский и вовсе посчитал это за удачу. «Другой» человек стал самым обычным. Значит, пробилась та самая настоящая толерантность.

И Рачевский и Казарновский сошлись во мнении, что главное в эффективной школе – это учитель. Конечно, трудно при такой массовости профессии найти настоящего учителя, но это не значит, что надо опустить руки. Это нужно делать постоянно. Хороших учителей, замечает Ефим Рачевский, у нас мало. И будет мало, пока школа не научится избавляться от плохих учителей.

Казарновский считает, что успешность школы – в метапредметности. Это когда один предмет помогает понять другой, а все предметы начинают учить жизни. Как пример, цитата из сочинения школьника, где он, используя законы физики, отвечает, почему декабристы вышли на площадь.

В эффективной школе не может быть стандартного набора предметов.  Почему в школе Казарновского детей обучают джазу? Потому что джаз учит «джазовому мышлению», то есть искусству мышления и импровизации. Почему учат пластике? Потому что так ребенку становится более понятна физика собственного тела. Почему учат искусству оригами? Потому что это – слом канонов. Ведь маленького ребенка всегда учат не мять, не рвать бумагу, не разрушать. А оригами говорит: можно мять, можно рвать, но при этом можно и созидать. Чему учит сценическое искусство? Помогает понять партнера на площадке, а значит, учит качеству, которое пригодится детям в жизни.

И еще в эффективной школе очень много говорят с учеником.  Как видите, у директоров хороших школ совсем мало общего с теми признаками эффективности, к которым пытается привести все наши школы Минобрнауки, когда успех можно измерить в цифрах, отчетах и мониторингах.

Как заметила на своем вебинаре на прошлой неделе член Общественной палаты Любовь Духанина, школу замучали проверками. Дошли до того, что учреждение проверяет до 5–7 инспекций одновременно.

Источник: Независимая Газета