В недавней статье в «Газете.Ru» с красноречивым подзаголовком «Как справиться с сопротивлением научного сообщества проведению реформы» Генри Норман предлагает новый план «зачистки» территории российской науки от еще сохранившихся, несмотря на старания начальства, бойцов научного «сопротивления» реформе РАН 2013 года.

В самом начале своей статьи он заявляет, что исходит из «презумпции позитивных намерений» инициаторов реформы российской науки. На каком основании он делает свое предположение — неизвестно.

Начатая летом 2013 года «реформа науки», по высказанным тогда же нами оценкам, осуществлялась в режиме операции спецназа на вражеской территории либо напоминала налет отряда янычар на женское общежитие.

Алексей Ничукин/РИА «Новости»

Стратегические цели и тактические задачи реформы как были, так и остались глубоко засекреченными — если они вообще существуют. Во всяком случае, никто их ясно не сформулировал. Более того, никто из авторов реформы не осмелился признать свое авторство. Реформа готовилась в таком секрете, что не только президент РАН Владимир Фортов, но и такой высокопоставленный ее сторонник, как Дмитрий Ливанов, узнали о ней, видимо, буквально накануне ее оглашения. Ответственность за реформу публично взяла на себя вице-премьер Ольга Голодец, курировавшая в тот момент науку, однако это была ответственность политическая, да и от нее она очень быстро избавилась, после того как кураторство науки в правительстве перешло к другому вице-премьеру, Аркадию Дворковичу.

Люди с «позитивными намерениями» не стремятся скрывать своих имен — так поступают те, кто понимает, что совершает нечто постыдное. Так почему же надо верить в «позитивные намерения» тех, кто ни разу не удосужился рассказать, что и как он намерен изменить в системе управления и финансирования науки в России, да к тому же предпочел скрыть свои имена? Впрочем, вопрос о «намерениях» не так важен — гораздо важнее результат: «по плодам их узнаете их».

Пока же, спустя два с половиной года, никаких результатов, кроме ухудшения условий работы ученых, не видно.

Ведь трудно поверить, что цель реформы науки состоит в том, чтобы объединить несколько научных институтов в более крупные, собрав, как, например, в Нальчике, под одной вывеской агрономов, математиков и гуманитариев, чтобы новому руководству академической науки в лице ФАНО было легче запомнить имена своих подчиненных. Другая цель реформ науки в России, объявленная указом президента РФ, — достижение «сакральной» цифры в 2,44% от общего числа публикаций, индексируемых международной базой данных Web of Science (WoS), — ничего, кроме удивления, вызвать не может. Не говоря уж о том, что непонятно, откуда взялась эта цифра (с точностью до сотых), уже сейчас ясно, что она недостижима: хотя количество российских публикаций в WoS в последние годы немного растет, их доля в общемировом потоке статей снижается из-за бурного роста числа публикаций из развивающихся стран.

Что более существенно, она бессмысленна: подобные «показатели», пригодные для расчетов национальной доли добываемой нефти или выплавляемой стали, имеют мало общего с реальной оценкой роли российской науки в науке мировой. Но и для достижения этого надуманного показателя реформа ничего не дает — скорее, наоборот. Ведь сотрудники дореформенной РАН, которые составляли примерно 14% занятых в гражданской науке российских исследователей, обеспечивали почти 60% российских публикаций, а процент публикаций, попадавших в международные базы данных, был еще выше. И именно по этой наиболее эффективной в России научной институции реформой был нанесен удар.

Сообщив о своем отношении к авторам реформы, Генри Норман переходит к оценке нынешней ситуации. По его мнению, она проста — среди научного сообщества имеются противники реформы и ее сторонники. При этом противники хорошо организованы и объединены в два связанных между собой центра — это академики РАН и Конференция научных работников, якобы организованная тремя академиками совместно с профсоюзом академии. Им противостоит, по мнению автора, Совет по науке, созданный Минобрнауки «в поддержку реформам», на стороне которого якобы находятся «активно работающие на мировом уровне» ученые. Главная их беда в неорганизованности, поскольку они предпочитают «заниматься наукой, а не организационно-научной деятельностью».

На самом деле, представленная автором картина не имеет никакого отношения к реальности. Главное искажение истины состоит в изобретении активно работающих ученых, поддерживающих реформу, мнение которых выражает Совет по науке Минобрнауки. В действительности совет был создан значительно раньше начала реформы (то есть конца июня 2013 года). Его первое заседание состоялось 1 апреля 2013 года. Соответственно, целью его создания никак не могла быть поддержка не начатой еще реформы: он создавался для экспертной оценки планов и документов министерства, которое ощущало необходимость учета мнения научного сообщества, а также для формулирования предложений по улучшению положения в российской науке, и выполняет эти задачи и сейчас.

Когда началась реформа РАН, отношение к ней совета было однозначно отрицательным. Более того, совет был, по-видимому, первым, кто выступил с публичным протестом против нее: его заявление было опубликовано уже 27 июня, в день, когда появились первые сообщения о рассмотрении правительством РФ закона о реформе РАН. В следующие дни совет сделал еще три заявления, подтвердив свое неприятие реформы, и ни один из его членов в ее поддержку не высказывался. Более того, совет активно участвовал и в организации того, что Генри Норман считает одним из двух центров сопротивления реформам. Трое членов совета, включая его председателя Алексея Хохлова и заместителя председателя Аскольда Иванчика, вошли в оргкомитет Конференции научных работников, совет был одним из учредителей Комиссии общественного контроля в сфере науки, трое его членов вошли и в оппозиционный «Клуб 1 июля». Таким образом, никакого раскола в научном сообществе не было — все общественные и официальные организации ученых, включая Совет по науке Минобрнауки, ясно высказались против реформы РАН. Более того, практически все «активно работающие на мировом уровне» ученые, высказывавшиеся публично на эту тему, реформу осудили (можно назвать только одно исключение — Константин Северинов).

Одни и те же люди входят в объединения, которые Генри Норман пытается противопоставить друг другу. Разумеется, после того, как научное сообщество, хотя и добившись некоторых уступок, проиграло борьбу с «реформой» РАН, и соответствующий закон вступил в силу, Совет по науке был вынужден принять отделение институтов от РАН и создание ФАНО как данность и направил свои усилия на то, чтобы проводимые в дальнейшем преобразования улучшали ситуацию в науке, а не наносили ей вреда (с результатами этих усилий можно ознакомитьсяна сайте совета).

Именно такую позицию заняли и другие упомянутые выше организации — и оргкомитет Конференции научных работников, и Комиссия общественного контроля в сфере науки, и «Клуб 1 июля», и сама РАН. Так что и позже существенного противоречия между ними не возникло.

В изложении Генри Нормана искажены и детали. Вот несколько примеров.

«Чтобы придать протестам характер массовости, академики Кулешов, Рубаков и Захаров совместно с профсоюзом академии организовали второй центр сопротивления — Конференцию научных работников».

Массовость в данном случае была вполне естественного происхождения. Достаточно обратиться к собранным академиком Алексеем Паршиным текстам с реакциями ученых и научных коллективов на реформу академической науки, чтобы увидеть масштаб ее неприятия именно массовой научной средой. Заметим, что бюджетов на оплату интернет-троллей или участников митингов у конференции или комиссии нет (как нет и бюджета вообще). Неверно и то, что конференцию организовали академики Кулешов, Рубаков и Захаров. Оргкомитет конференции сложился стихийно, в его организации участвовали не только члены «Клуба 1 июля», но и представители советов молодых ученых институтов РАН, Общества научных работников, просто сотрудники институтов РАН.

Тот факт, что огромную конференцию (зарегистрировалось больше 2500 человек) удалось организовать за месяц, без каких-либо финансовых средств, причем в период летних отпусков, также свидетельствует как о массовости движения, так и о том, что речь идет о самоорганизации. Упомянутые академики не организовали конференцию, они стали лидерами научного сообщества в результате конференции, в частности, были избраны сопредседателями Комиссии общественного контроля, созданной по ее решению.

«На заседаниях конференции также не выносится никаких предложений о реформах и озвучивается желание сохранить все по-старому».

Это утверждение ложно, и, чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть конкретные предложения в материалах конференций здесь, а также, например, эти, эти и эти материалы Комиссии общественного контроля. Кроме того, члены комиссии постоянно участвовали в многочисленных рабочих группах по разработке документов, регулирующих организацию науки, которые создавались ФАНО и Минобрнауки. Выступая против реформы РАН 2013 года, ее члены являются сторонниками позитивных преобразований в российской науке.

«В итоге реформу ведут управленцы, слабо разбирающиеся в сути дела, пусть даже и с хорошими намерениями. Опираться при этом они вынуждены на тех же самых академиков. Отсюда возникают и проблемы, вызывающие обоснованное непонимание и растущее раздражение активно работающих ученых, к ним относится, например, растущий вал бюрократических запросов, обрушившийся на дирекции институтов».

Этот пассаж уже напоминает конспирологические фантазии, вчитайтесь: вал бюрократических запросов возник из-за того, что «управленцы опираются на академиков» (тех самых, которые «сопротивляются реформам»). Видимо, по мысли автора, «академики» подсказывают «управленцам», что надо создать «вал запросов» — конечно, для дискредитации «реформ» с помощью такой изощренной DDoS-атаки. А сами при этом коварно выступают с протестами против этого вала, видимо, чтобы замести следы и скрыть, что именно на них опираются реформаторы.

Что касается хороших намерений, то кажется очевидным, что управленцам, «пусть и с хорошими намерениями», не следует браться за реформу, если они слабо разбираются в сути дела. Это называется «некомпетентность», и пользы такая деятельность принести не может.

«Однако складывается впечатление, что сторонники Совета по науке — ученые, активно работающие на мировом уровне, — предпочитают заниматься наукой, а не организационно-научной деятельностью. А вот противники хорошо организованы, очень шумны и делают все для создания видимости, что они пользуются поддержкой большинства ученых».

Здесь реальность искажается несколько более изощренно: без всякого обоснования за очевидный факт выдается тождественность следующих групп людей: «сторонники реформы РАН», «сторонники любых реформ науки», «активно работающие на мировом уровне ученые», «сторонники Совета по науке». Соответственно, противостоящие им противники реформы РАН выдаются за противников любых реформ, за неактивных плохих ученых и противников Совета по науке.

В действительности же большинство активно работающих на мировом уровне ученых России (включая многих членов Совета по науке) относятся к реформе РАН резко отрицательно, а к ряду других преобразований — по меньшей мере настороженно. Во всяком случае, это касается тех, кто высказывается публично и о чьей позиции можно судить. Комиссия общественного контроля, «Клуб 1 июля», Общество научных работников состоят именно из «активно работающих ученых», только еще и готовых тратить свое время на попытки защиты коллег от административного безумия и предлагающих преобразования, которые могут улучшить ситуацию в науке. Большую часть своего времени они занимаются своей профессиональной научной работой, не имеют ничего, кроме своих личных мозгов и ноутбуков, и с трудом успевают реагировать на особенно выдающиеся пируэты «научных менеджеров», чтобы хоть как-то сгладить наносимый ими урон делу.

Набросав искаженную до неузнаваемости картину ситуации в российской науки, Генри Норман переходит к позитивной программе — изложению того, как справиться с непокорным научным сообществом. По его мысли, для этого надо сформировать некий Союз ведущих ученых России, причем при отборе его членов нужно использовать наукометрические показатели, основанные на индексе цитирования. Предполагается, что этот союз будет «опорой реформе». Последнее утверждение свидетельствует или о полном непонимании реальной ситуации, или является довольно наивной попыткой ввести в заблуждение начальство, к которому, по-видимому, в первую очередь адресуется автор статьи.

В самом деле, оценка реформы РАН наиболее цитируемыми российскими учеными хорошо известна — и эта оценка негативная. Лидеры протестного движения, академики Захаров и Рубаков, которых упоминает Норман, — одни из самых цитируемых российских ученых, практически все члены «Клуба 1 июля» принадлежат к числу самых цитируемых в своей области, то же касается и членов Совета по науке Минобрнауки. Таким образом, если планируемый Генри Норманом союз будет создан, он станет еще одной оппозиционной «реформе» организацией, а состав его членов будет сильно пересекаться с составом уже имеющих организаций-«оппозиционеров». Сам же Норман, который мог бы в нем представлять позицию сторонников реформы, в Союз ведущих ученых, скорее всего, не войдет: его собственные наукометрические показатели для его области науки более чем средние.

К этому стоит добавить, что и метод, по которому Генри Норман собирается отбирать «ведущих ученых России», имеет ряд недостатков и не приведет к адекватному результату.

«Рейтинги по каждой группе формируются в четыре этапа: на первом составляется рейтинг по полному индексу цитирования на работы, опубликованные с 2001 года (так как нас интересуют только действующие ученые, этот интервал — максимальный)».

Ограниченная польза этого занятия нам хорошо известна, поскольку один из нас участвует в поддержании и ежегодном обновлении Индексов цитирования работ российских ученых. В сущности, список «ведущих ученых России», если причислять к таковым просто по цитированию, для большинства естественнонаучных, медицинских и технических дисциплин, а также для математики уже составлен. Хотите увидеть список опытных и маститых — пожалуйста: он включает более 4600 человек с уровнем «полного» цитирования выше 1000 по WoS.

Хотите список активно работающих именно в последние годы — и такой есть: более 6400 человек с цитированием работ, опубликованных за последние семь лет, выше 100 по WoS. Вопрос только в том, как использовать эти «рейтинги». Опыт, в том числе международный, показывает, что использовать «индекс цитирования» в процессе оценки работы ученых можно лишь как один из подсобных инструментов. Но делать заключения о качестве труда ученых только на его основе недопустимо. При таком подходе мы лишимся как минимум половины научных областей, в том числе находящихся на мировом уровне. Есть много инструментов, которые можно использовать на пользу делу, но иногда они могут стать смертоносными. Как, например, топор. Топор сам по себе — полезный инструмент, но в салон самолета вас с ним не пустят, и правильно сделают. Возможности использования топора в таких областях, как нанотехнология или хирургия глаза, также весьма ограничены.

«Они разбиваются на пять групп по таким областям, как математика, физика, химия, биология, науки о Земле».

Генри Норману безразлично, что внутри каждой из обозначенных крупных областей наук имеется много разделов, в каждом из которых разное число ученых, разные традиции написания статей, а как результат — различное типичное цитирование. Это как раз те самые «мелочи», из-за которых не надо пускать в самолет человека с топором. Странно также, что Норман игнорирует существование большой группы областей знаний, кроме им перечисленных.

«При всей смысловой ограниченности наукометрических показателей лучших способов отбора ведущих ученых я не вижу».

А мог бы и увидеть — если бы интересовался, чем на самом деле занимается «созданная академиками Захаровым, Кулешовым и Рубаковым» Комиссия общественного контроля в сфере науки.

«Кроме того, сегодня для научного сообщества это главный способ отстаивать национальный приоритет на международном уровне».

Если планировать конкуренцию с представителями Китая, Ирана и подобных великих научных держав, то это, возможно, так. А вот в Англии, например, с 2014 года исключили использование «наукометрических показателей» для оценки эффективности работы ученых в большей части областей науки, оставив их лишь кое-где и лишь как справочные материалы для профессиональной экспертизы. В США или Франции их вообще никогда не принимали слишком всерьез, полагаясь куда более на персональные заключения специалистов (которые могут и в индексы посмотреть, но решения принимают сами).

Таким образом, запускать предложенную Генри Норманом «хиршемерку» бессмысленно: она не принесет пользы науке в России. Но даже и ожидаемого автором результата — создания «Союза хиршастых лоялистов» — достигнуть не удастся: если этот союз будет достаточно «хиршастым», то окажется в большинстве своем оппозиционным, а если будет лоялистским, то не будет достаточно «хиршастым».

В оргкомитете конференции и в Комиссии общественного контроля собрались вовсе не противники реформ в сфере науки, как пишет Генри Норман, а преимущественно именно те ученые, которые много лет боролись за ее реформирование. Вопреки очевидности, он приравнивает реформу РАН 2013 года любым реформам в сфере науки, и людей, возражавших против этой разрушительной реформы, объявляет противниками любых преобразований. Это, конечно, еще одно существенное искажение реального положения дел, которыми наполнена его статья.

Мнение членов оргкомитета конференции и Комиссии общественного контроля в принципиальных вопросах, как правило, совпадает с мнением многих членов Совета по науке Минобрнауки, что неудивительно, учитывая, что это отчасти одни и те же люди. Разумеется, разногласия между ними могут возникать, но они успешно решаются в режиме диалога, как было недавно при обсуждении методических рекомендаций по финансированию научных учреждений: ученые в состоянии договориться между собой, поскольку говорят на одном языке.

И проблемы, стоящие перед нашей наукой, они тоже видят в основном одинаково. Многолетнее недофинансирование; сословная, почти феодальная иерархическая структура; отсутствие нормальных социальных лифтов для молодежи; появление среди научных администраторов все большего числа беспринципных и безграмотных карьеристов, готовых на все, чтобы угодить начальству или подняться по карьерной лестнице; маргинализация многих ученых и научных коллективов, десятилетиями «изучающих» то, что уже давно не является предметом науки; появление все большего числа «имитаторов» науки, некоторые из которых уже научились накручивать себе «индекс Хирша»; все сильнее сжимающиеся бюрократические тиски и многое другое.

Ни одну из этих проблем реформа 2013 года не решает, а некоторые из них, наоборот, усугубляет. Именно поэтому против нее и выступили многие активно работающие ученые — как в личном качестве, так и в составе общественных и официальных объединений.

Что же касается реальных реформ, улучшающих положение науки и ученых в России, то они не только их поддерживают, но и формулируют предложения таких преобразований.

Основное различие в подходах ученых, собравшихся в разных общественных организациях, — это степень готовности вести диалог и сотрудничать с представителями власти. Одни склонны высказывать конструктивные предложения, рискуя тем, что в руках чиновников эти предложения превратятся в свою противоположность и нанесут ущерб их собственной репутации (не раз уже так было).

Другие считают, что следует ограничиться арьергардными боями за остатки здравого смысла, стараясь, чтобы новые инициативы руководства не выгнали на улицу и без того не слишком многочисленных ученых, работающих на современном мировом уровне, и не ухудшили и без того некомфортные условия научной работы в России.

Среди большинства членов общественных организаций ученых имеется определенный консенсус о том, что и как следовало бы предпринять, если бы во главе реформы науки стояла компетентная команда реформаторов, имеющих не только «позитивные намерения», но и необходимую профессиональную квалификацию. Следовало бы незамедлительно провести профессиональную экспертизу научных коллективов всех бюджетных научных организаций страны независимо от их ведомственной принадлежности, с обязательным привлечением не только российских, но и иностранных экспертов. Провести такую экспертизу нужно на уровне отдельных лабораторий, а не только целых институтов. Только после этого можно будет понять, какая наука осталась в России и кто, собственно говоря, является объектом реформ.

Методы формирования корпуса экспертов и регламенты проведения экспертизы для академических институтов уже давно подготовлены силами научного сообщества совместно с группой сотрудников ФАНО, заинтересованных в осмысленном проведении этой экспертизы. Однако запуск этой профессиональной экспертизы заморожен (не очень понятно, на каком уровне). Вместо этого продолжается начальственная кампания по «реструктуризации институтов», причем аргументы в ее пользу приводятся чисто административные, а соображения научной целесообразности игнорируются. При этом никто из «реформаторов» не знает, чем и на каком уровне на самом деле занимаются имеющиеся на сегодня институты. Их это вообще не интересует, им надо «отчитаться наверх о проделанной работе», а эффект от этой «работы» для них не имеет значения.

Понятно, почему законспирированные авторы реформы науки и руководители государственных организаций, формально отвечающих за ее проведение, сторонятся содержательного обсуждения и реализации этой необходимой предпосылки любой разумной научной реформы. Привлечение к планированию и проведению научной политики профессионального корпуса независимых экспертов, пользующихся доверием научного сообщества, неизбежно уменьшит власть околонаучных администраторов.

Говоря коротко: наука призвана искать истину, и этому занятию очень мешает безбрежная ложь, давно захватившая почти все пространство нашего общества. По нашему мнению, статья Генри Нормана — на стороне лжи.

Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции. 

Об авторах