Написал воспоминания о событиях вокруг реформы РАН 2013 года
В предыдущих фрагментах воспоминаний я уже писал о том, что меня избрали в Академию наук довольно давно: членом-корреспондентом в 1990 году, еще при СССР, академиком в 2000 году. Но до 2008 года моя деятельность в академии ограничивалась участием в работе Отделения химии и наук о материалах. В ходе выборов руководства РАН 2008 года меня избрали членом Президиума РАН, и я начал посещать заседания Президиума, которые проходили почти каждую неделю по вторникам (точнее – три раза в месяц).
Эти заседания проходили так: львиная доля времени уходила на «научный вопрос», рекомендованный к рассмотрению одним из Отделений. Сначала следовал получасовой основной доклад по определенной научной тематике, потом шли вопросы членов Президиума докладчику (на что уходило минимум полчаса, часто больше), потом еще час-полтора выступали члены РАН (большинство из которых пришли на заседание по просьбе докладчика). Обычно в повестке дня стояло еще около десяти организационных вопросов, но они все носили формальный характер – утверждение решений о присуждении премий, о назначении председателей научных советов, главных редакторов журналов и т.д. То есть заседания представляли собой просто научные семинары, никаких вопросов, касающихся проблемных аспектов деятельности академии, на них не рассматривалось.
Мне стало интересно понять, а где же в академии рассматриваются существующие проблемы и как по ним принимаются решения, в частности — по организации научных исследований в системе институтов РАН. Ведь было понятно, что тут многое можно было бы изменить к лучшему. Я спрашивал об этом более опытных коллег и вскоре убедился, что и на уровне руководства никаких особых решений по изменению сложившейся ситуации не предпринимается. Главенствовал чисто формальный подход и все двигалось «по накатанной колее». А все вопросы, которые касались назначения на должности, распределения финансирования и иных благ, в основном решались исходя из устоявшейся академической табели о рангах, а не из интересов существа дела.
Такая ситуация вызывала у меня внутренний протест, поскольку не способствовала улучшению состояния дел в академическом секторе науки. Я понимал, что ее можно изменить, только если руководство РАН обновится, в частности, если академию возглавит новый президент. Уже в 2008 году выборы Президента РАН прошли на конкурентной основе: соперниками Ю.С. Осипову были В.Е. Фортов и В.А. Черешнев. На 2013 год были назначены новые выборы, и я решил занять активную позицию, поддержав кандидатуру Владимира Евгеньевича Фортова. Его, безусловно, можно отнести к выдающимся ученым, и мне нравилась его нацеленность на реформы в РАН. По существовавшему тогда положению, выдвигать кандидатуры Президента РАН могли только бюро Отделений, поэтому, как только появилась такая возможность, я выдвинул кандидатуру Владимира Евгеньевича для рассмотрения на бюро Отделения химии и наук о материалах.
Другим кандидатом, которого выдвинули члены нашего Отделения, был академик Евгений Николаевич Каблов. На заседании бюро состоялось острое обсуждение кандидатур. В итоге при тайном голосовании с небольшим перевесом была выдвинута кандидатура В.Е. Фортова. Его поддержали бюро еще нескольких Отделений РАН, другие Отделения выдвинули кандидатуры Жореса Ивановича Алферова и Александра Дмитриевича Некипелова. До последнего момента было неясно, будет ли баллотироваться на новый срок Юрий Сергеевич Осипов, но он в итоге снял свою кандидатуру.
По действующему тогда положению о выборах Президента РАН, следующим шагом было рассмотрение выдвинутых кандидатур на Президиуме РАН, который должен был вынести свою рекомендацию. На заседании Президиума я произнес речь в поддержку В.Е. Фортова и получил в ответ несколько раздраженных реплик от Ю.С. Осипова, который явно не поддерживал кандидатуру Владимира Евгеньевича. Думаю, что дело было также в том, что незадолго до этого заседания я был избран председателем Совета по науке при Минобрнауки, что могло быть воспринято как «предательство интересов академии». Тем не менее Президиум РАН тогда поддержал кандидатуру Фортова, а на последовавшем за ним Общем собрании Владимир Евгеньевич был избран Президентом РАН.
Я тогда не предполагал быть активно вовлеченным в организационную деятельность академии, поскольку у меня было много работы в ректорате МГУ и в Совете по науке при Минобрнауки, который в то время готовился к своему первому заседанию. Однако последующие бурные события заставили меня вернуться к проблематике, связанной с РАН.
27 июня 2013 года я участвовал в научной конференции в Санкт-Петербурге. О рассмотрении Правительством вопроса о реформе РАН я узнал из телефонного звонка от человека, который непосредственно взаимодействовал с Д.В. Ливановым, когда занимал высокий пост в Минобрнауки. Он сказал примерно следующее: «Сегодня на Правительстве объявлено о важных преобразованиях в научной сфере. Я понимаю, какие эмоции это у Вас вызовет. Но я хочу, чтобы Вы знали – это сделали не мы». Я тогда еще не знал о чем идет речь и ответил, что я пока не в курсе, смогу внимательно посмотреть после окончания заседания конференции.
После этого со мной стали связываться члены Совета по науке и описывать ту кардинальную ломку, которой предполагается подвергнуть научную сферу. Я напомню, что в Совет по науке были приглашены, в основном, ведущие ученые относительно молодого возраста (по академическим меркам) с мировой известностью. В этой референтной группе предлагаемые Правительством меры вызвали практически единогласное возмущение. Сразу же возникла идея, чтобы Совет по науке немедленно прореагировал. Эти голоса зазвучали еще громче, когда по телевидению был показан сюжет с заседания Президиума РАН, который был собран в тот же день. В этом сюжете члены Президиума смиренно высказывались в том смысле, что «ну что же, попробуем теперь жить по этим новым правилам». Но мои коллеги по Совету по науке явно не хотели жить по этим правилам.
Когда я вечером вернулся в номер гостиницы, члены Совета уже полностью созрели до того, чтобы выпустить заявление по поводу происходящих событий. Все находились онлайн в достаточно взбудораженном состоянии. Мы быстро составили первую версию короткого заявления, затем начали вносить правки, после чего я поставил заявление на голосование. Несмотря на то, что уже была глубокая ночь, большинство голосов членов Совета набралось достаточно быстро и около половины третьего ночи я разослал его в СМИ. Там, по-видимому, тоже не спали и уже ближе к утру наше заявление было опубликовано. Вот его текст:
В связи с появившимися в средствах массовой информации сообщениями об одобрении правительством РФ проекта закона «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» и его скором вынесении на рассмотрение Государственной думы Совет по науке МОН считает необходимым заявить следующее.
Мы считаем неправильным, что закон, коренным образом меняющий систему организации науки в Российской Федерации, готовился и рассматривался без обсуждения с научной общественностью. Совет по науке, созданный Министерством образования и науки для консультаций с представителями научного сообщества, не только не привлекался для обсуждения проекта этого закона, но даже не был проинформирован о его существовании. О существовании проекта не были информированы и сами подвергающиеся коренной реорганизации Академии.
Считаем необходимым проведение обсуждения этого проекта научным сообществом и, в частности, привлечение к его подготовке Российской академии наук и других государственных академий. Считаем возможным вынесение проекта этого закона на рассмотрение правительства РФ и Государственной думы только после проведения такого обсуждения.
На следующий день, 28 июня, мне позвонили несколько членов Президиума РАН с благодарностью за то, что мы выпустили такое заявление. Как вежливый человек, я не стал спрашивать, почему собравшийся накануне Президиум такого заявления не сделал, предоставив эту миссию «предателям интересов РАН» из Совета по науке. Надо сказать, что в этот день стали выступать и научные коллективы институтов РАН, а также профсоюз работников РАН, причем их голос день ото дня звучал все громче.
В этот день к нам присоединился и Общественный совет при Минобрнауки и мы стали готовить совместное заявление, уже по результатам знакомства с текстом предлагаемых документов. Это заявление было выпущено в воскресенье, 30 июня:
Мы старались и в дальнейшем получить поддержку в Общественном совете, его «научная часть» нас, безусловно, поддерживала, но раскачать «образовательную часть», которая состояла в основном из учителей, оказалось непросто. По сайту https://sovet-po-nauke.ru/ можно проследить историю заявлений Совета по науке летом 2013 года, только немногие из них выпущены совместно с Общественным советом.
Ситуация накалялась. В понедельник, 1 июля, мне позвонил Д.В. Ливанов и попросил подъехать в министерство. Состоялся непростой разговор. Аргументы Дмитрия Викторовича были примерно такие: «Вы же призывали к переменам в РАН, и вот они происходят». На что я заметил, что я призывал к реформам, но вовсе не таким; объявленные изменения – это лекарство, которое хуже самой болезни.
Затем со стороны министра были и аргументы «кнута», и аргументы «пряника», но я твердо сформулировал то, о чем неоднократно говорил и в дальнейшем: я согласился возглавить Совет по науке не потому, что мне лично что-то надо, а для улучшения ситуации в российской науке. И в рамках этой деятельности базовой ценностью для меня является возможность говорить то, что думаю. Насколько я успел почувствовать, такая же мотивировка у большинства членов Совета. Все они работают совершенно бескорыстно, исключительно из идейных соображений. Поэтому оказывать какое-либо давление на нас бесполезно. С другой стороны, я призвал Д.В. Ливанова в ближайшее время встретиться с членами Совета по науке и объясниться с ними. Ведь они в какой-то мере поверили министерству, согласившись войти в Совет.
Надо сказать, что после этого дополнительных попыток давления на Совет не было. Мы продолжали выпускать критические заявления о реформе РАН (они все сохранились на сайте Совета по науке), активно протестовали в СМИ. Следует отдать должное Д.В. Ливанову: через некоторое время он собрал членов Совета по науке и Общественного совета для откровенного непубличного разговора. Во время этого длинного разговора было высказано множество взаимных претензий. Министр признал, что он не является автором предложенного варианта реформы (впоследствии он не раз заявлял об этом публично). Но как госслужащий был обязан проводить его в жизнь. Он сказал, что с уважением относится к нашей принципиальной позиции, понимает, что «давить» на нас бесполезно. Но предлагает относиться к произошедшему как к обстоятельству непреодолимой силы и подумать, как должна быть организована научная жизнь в институтах РАН в новых условиях.
По итогам этого разговора члены Совета по науке обсудили ситуацию и приняли следующее решение: мы продолжаем участвовать в протестах против реформы РАН и одновременно готовим предложения на тот случай, если предлагаемые изменения все же будут законодательно закреплены. Остаток июля и август были посвящены разработке двух документов: модели функционирования научных институтов РАН в новых условиях и предложений по первоочередным мерам, необходимым для развития науки в России.
Эти документы были представлены 26 сентября 2013 года на совместном заседании Совета по науке и Общественного совета Минобрнауки.
В основе первого документа лежала идея сохранения коллегиальности и самоуправления научного сообщества при функционировании научных институтов РАН. Для этого предполагалось создать Научно-координационный совет ведущих ученых, который бы формировался на паритетных началах академией, научными коллективами институтов РАН, властью и наукоемким бизнесом. Было также представлено наше видение оптимальной структуры академического института. Второй документ содержал более общие предложения и касался не только академического сектора науки.
Обнародование этих документов вызвало противоречивую реакцию научного сообщества. Тогда еще были сильны иллюзии, что вывода институтов РАН из подчинения академии удастся избежать. А мы уже четко понимали, что институты РАН будут управляться отдельным федеральным органом исполнительной власти (впоследствии этот орган стал называться ФАНО). Мы получили свою порцию критики и обвинений в штрейкбрехерстве (не в первый и не в последний раз), но все же исходили из знаменитых слов из молитвы Нибура «Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого».
В данном случае мы настаивали, что ключевой пункт в наших предложениях – это создание Научно-координационного совета ведущих ученых, и стали в первоочередном порядке продвигать именно эту идею. В результате создание совета было предписано постановлением правительства, однако руководителем ФАНО был назначен М.М. Котюков, который до этого не работал в сфере науки. Михаил Михайлович не был знаком с принятой в науке культурой коллегиальности и не спешил создавать Научно-координационный совет. Через год мы его пригласили на заседание Совета по науке при министерстве и достаточно твердо напомнили, что уже пора бы это сделать. В результате НКС был создан, однако по моим наблюдениям он выполнял чисто декоративные функции.
Резюмируя описание истории с реформой РАН 2013 года, хотел бы отметить, что, с одной стороны, она привела к значительным изменениям в управлении научными институтами РАН. С другой стороны, эти изменения затронули только верхний управленческий эшелон, а научная жизнь внутри институтов, на уровне лабораторий практически не изменилась. Заявленная цель повышения эффективности научных исследований не была достигнута.
В 2018 году, в результате очередной реформы управления наукой ФАНО было ликвидировано, а академические институты оказались в ведении нового министерства науки и высшего образования. По моим наблюдениям, это привело к нарастанию противоречий на интерфейсе между научной и управленческой сферами. Данные противоречия имеют объективный характер и не зависят от конкретных персоналий по обе стороны от «искрящего контакта». Это не способствует эффективному развитию российской науки. Корни противоречий восходят к реформе РАН 2013 года. Преодоление и разрешение этих противоречий – задача ближайшего будущего.
Источник: личный блог А.Р. Хохлова, 25 октября 2020 г.
См. также: А.Р. Хохлов. Совет по науке. ТрВ Наука. № 22(316) за 2020 г.
