Научный заповедник Крыма отдают лесникам

Руководство Карадагского заповедника считает перевод этого уникального места в ведение Рескомлеса рейдерством.

7 апреля 2014 г.: Крымские власти в аврале интеграции с Россией подчинили местные заповедники (их на полуострове шесть) местным коллегам Рослесхоза — Рескомлесу. К чему это приведет и почему научный заповедник нужно переподчинить Российской академии наук, рассказала в интервью «Известиям» директор Карадагского заповедника Алла Морозова.

— Полная неразбериха, и коллектив меня ежедневно вместо «здрасьте» спрашивает: «Вы клянетесь, что нас никому не отдадите?» — рассказывает Морозова. — Еще 17 марта крымские власти издали постановление, по которому мы финансируемся по линии Министерства образования и науки, молодежи и спорта Крыма, с которым сейчас и работает наша бухгалтерия. Апрельскую зарплату мы получим через министерство. Затем, 26 марта, выходит постановление о подчинении Рескомлесу. Я ездила к главе Комитета Крыма по лесному и охотничьему хозяйству Ивану Магде. Обвинив нас в неподчинении, он потребовал предоставить всю нашу отчетность и мое личное дело. Я ничего не имею против лесников и охотников, к которым нас приравняли. Мы сопротивляемся и хотим сохраниться как научное природоохранное учреждение. Я думаю, это решение появилось не из каких-то коварных целей, а из-за недопонимания — крымские власти можно понять в текущей ситуации.

На днях Иван Магда позвонил мне и сообщил, что отныне под страхом увольнения до особого распоряжения нам запрещено брать плату за посещение заповедника. Решение было принято с тем объяснением, дескать, заповедники грабят людей.

— Неужели грабили?

— Просветительско-экскурсионная деятельность есть в числе наших уставных целей. Вход у нас в прошлом году стоил 60 гривен с взрослого, 30 — детский билет. При лимите в 20 тыс. посетителей в 2013-м у нас было 16 тыс. посетителей, льготники проходят бесплатно.

Теперь, наверное, будем сопровождать посетителей так или иначе на экологической тропе бесплатно. Мы не можем сказать: «Вот тропа, идите», я знаю, что бывает, когда нет надзирателей — и пожары, и мусор, что угодно. Весна очень засушливая, всё уже сухое, и мы не можем рисковать. А никакого документа о запрете платного входа я не видела. Все наши экскурсионные поступления идут организованно, деньги идут на спецсчет в кассу. Экскурсоводы — это не всегда наши сотрудники, у них не хватит времени: к нам нанимаются летом студенты, учителя, мы им платим зарплату. Пока не знаем, что делать.

— Ваш заповедник еще чем-то зарабатывает? В украинской прессе звучат оценки, по которым предприниматели на катании по водам вашего заповедника выручают 25,5 млн гривен за сезон — а квоты на катание превышены в 135 раз. При этом в казну заповедника официально якобы идет только 0,08% суммы, или 20 тыс. гривен, и доля направляется в карман руководства.

— Я этого эколога Владимира Борейко [глава Киевского эколого-культурного центра] никогда в жизни не видела. Ни он, ни его люди к нам ни разу не приезжали, но это его оценки — он голословно вытирает о нас ноги в газетах. У нас 15–20 проверок в год от всевозможных ведомств, все акты о них есть. В прошлом году мы номинировались на диплом Совета Европы как природоохранный объект, и их представитель приезжал к нам, неделю тут жил. На днях экологическое подразделение Совета нам сообщило, что «политика их не волнует» и к осени мы получим диплом как образцовый природоохранный объект, сейчас такой диплом в Украине есть у Карпатского заповедника.

Что касается катания, то ежегодно мы утверждали на уровне региона и в Киеве квоты на два маршрута — истоптанная сухопутная тропа (7 км от биостанции до Коктебеля по горам) и морская (от Карадага до Коктебеля, без захода в бухты, без приближения берегу ближе чем на 300 м). Но мы организация бедная, и у нас нет своих катеров, чтобы мы могли оказывать людям эти услуги — а спрос на такие морские прогулки большой. У заповедника единственный надувной катер для охраны и один вшивенький для научных экспедиций, сбора научных проб. Катеров для перевозки людей нет. Нам разрешено привлекать десять владельцев, мы с ними заключаем договоры, пусть Борейко придет и проверит. Эти партнеры перечисляют нам с каждого рейса — не с человека — только 140 гривен, умножьте на 10 катеров и пару рейсов в день.

Конечно, у нас есть нарушители, несмотря на буи и обозначения на всех картах о закрытости акватории. Вам не надо объяснять, какие это товарищи — на яхтах, к которым подойти нельзя. Один раз мы пытались с моим замом подойти — и нас чуть не утопили, они сделали такую волну, что наш охранный катер встал дыбом, мы чуть не вывалились оттуда.

— Почему бы заповеднику тогда самостоятельно не организовать усиленную охрану или не закупить катера? Ведь выпадающие доходы огромные.

— Крымчане зарабатывают на чем? На койках и обслуживании туристов. Если мы сами купим 10 катеров и объявим, что только «Карадаг» возит — тогда вы через неделю можете найти меня где-нибудь в овраге, случайно упала бы с камня. Надо понимать ситуацию. По сути, платят нам за двух человек, а возят до 50 человек и выше… Я на Борейко в суд подавать не буду, пусть это останется на его совести.

— В целом у вас какой годовой бюджет? Сколько выделяли украинские власти?

— В районе 5 млн гривен в год. Среди всех крымских заповедников мы одни подчинялись Национальной академии наук Украины. Крымский заповедник, самый крупный по площади, был в ведении Государственного управления делами (обеспечивает деятельность высших органов власти Украины. — «Известия»), большинство остальных — при Минприроды Украины.

Наиболее приемлемый для нас вариант — переход в ведение Российской академии наук. Ведь в России большинство заповедников подчиняются Минприроды, а часть работает с институтами РАН. У нас наибольший штат, порядка 120 человек, и, в частности, наибольший научный штат (около 60 человек) среди всех крымских заповедников, шесть лабораторий. К нам каждый год приезжают научные экспедиции из РАН.

Кроме того, Карадагская биологическая станция была создана в 1914 году за счет личных средств приват-доцента Московского университета Терентия Вяземского. 23 сентября этого года мы будем отмечать столетие заповедника. При жизни Вяземский написал дарственную, по которой земли, постройки и библиотека передавались российской науке, и с 1937 года и до сих пор мы подчинялись академиям наук. У нас в 1977 году был создан первый в СССР комплекс для содержания и изучения морских млекопитающих в Карадаге, то есть первый дельфинарий. Именно здесь начали изучать дельфинов в неволе. Я это все знаю, потому что на Карадаге работаю с 1962 года. В 1979 году заповедник был оформлен в текущих границах: при Вяземском это было 35 га. В те годы мы отхватили морскую полоску моря шириной в километр, около 900 га плюс 2087 га суши — наш заповедник комплексный, сухопутно-морской. Мы базируемся на единственном в Европе сохранившемся вулкане Юрского периода (Карадаг), благо он потухший.

— Можете ли оценить, какая средняя зарплата у ваших научных сотрудников?

— 5–6 тыс. гривен в месяц (19–23 тыс. рублей по курсу 3,8 рубля за гривну). Наши научные сотрудники получают надбавки за стаж, за научную степень — естественно, в системе лесного хозяйства этого нет, а у нас 23 кандидата наук и доктор на подходе.

— У заповедников Крыма есть еще один вариант. Глава Комитета Крыма по охране окружающей природной среды Геннадий Нараев 27 марта заявил, что крымские заповедники останутся в республиканском управлении и, скорее всего, их объединят в единый биосферный заповедник.

— Такой единый крымский национальный заповедник «Таврида» хотели создать еще в конце 1990-х, но тогда идея лопнула. Сейчас я против такого объединения из-за организационных сложностей — как руководить сразу шестью разными, разбросанными по всей территории полуострова заповедниками? Нужно сначала наладить нормальную работу в существующих заповедниках.

Источник: Известия (копия на официальном сайте РАН)

По этой теме смотрите также другой материал на saveras.ru.