«Политики политиканствуют, а мы занимаемся делом» – примерно так прокомментировали наши ученые абсурдную ситуацию, связанную с санкциями Департамента энергетики США в отношении российских физиков-ядерщиков, работавших в этой стране в рамках контракта.
У нас, наверное, немногие знают, что специалисты Института ядерной физики СО РАН способны создавать уникальное оборудование для ускорения заряженных частиц, востребованное и в такой стране, как США. В 2010 году Институт принял участие в международном тендере на создание и поставку бустерного синхротрона для Брукхейвенской национальной лаборатории США, расположенной недалеко от Нью-Йорка. Конкурс был весьма престижный. Соревноваться пришлось с китайцами и европейцами. Наши ученые выиграли.
Важным моментом является то, что контракт предусматривал создание установки «под ключ». Иначе говоря, наши специалисты брали на себя разработку, проектирование, изготовление, сборку на месте, запуск и получение проектных параметров. Для этого необходимо было вначале привлечь к работе ученых – для того, чтобы всё рассчитать. Потом привлечь конструкторов, для того, чтобы всё спроектировать. Потом привлекаются инженеры, технологи и рабочие, чтобы это все сделать. Затем это отправляется заказчику. На месте наши специалисты всё это собирают, запускают, получают параметры и сдают заказчику установку.
Именно такой заказ был реализован специалистами ИЯФ СО РАН для Брукхейвенской лаборатории. Речь шла о создании синхротрона для очень быстрого ускорения частиц. Как пояснил заместитель Института Евгений Левичев, пучок электронов в таком ускорителе за полсекунды ускоряется с 200 МэВ до 3 ГэВ. По словам ученого, по сегодняшним временам это весьма передовые параметры. За последние 20-25 лет это самый крупный ускоритель, созданный российской организацией «под ключ» – начиная от идеи и заканчивая запуском и получением параметров. У Института был уже опыт создания подобных установок. Так, в конце 1980-х специалистами ИЯФ СО РАН была создана аналогичная установка для Курчатовского института.
Теперь же нашим ученым представилась возможность поработать на мировом уровне, в рыночных и весьма жестких конкурентных условиях. И с этой задачей они успешно справились. Причем, в этих условиях получало «закалку» новое, молодое поколение специалистов, новая команда, доказавшая на деле, что она может в короткие сроки справляться с задачами столь высокого уровня.
Как было сказано, конкурс был выигран в 2010 году. В 2011 году проектные работы были завершены, и началось изготовление оборудования. С 2012 года оборудование началось отправляться в США (а это огромное количество контейнеров). В декабре 2013 года был получен первый пучок. И буквально за два месяца – в феврале 2014 года — были получены проектные параметры (такой небольшой срок свидетельствует о высоком качестве оборудования).
В общем, все шло по плану и довольно успешно. Но тут в дело вмешалась политика, которая несколько омрачила концовку. Россия и США вступили в противоборство, и американское правительство не нашло ничего лучшего, как объявить санкции для наших ученых, работающих в Брукхейвенской национальной лаборатории (отметим, что подобные учреждения в Америке курируются Департаментом энергетики).
Санкции пришлись как раз на заключительный этап, предусматривавший с нашей стороны отправку в Америку команды специалистов для написания необходимых программ. «Это было нужно не нам – это было нужно как раз Брукхейвенской лаборатории», — отметил Евгений Левичев. По его словам, с нашей стороны все это выглядело просто смешно. Департамент энергетики США прислал приказ об отмене всех командировок для российских ученых, поставив всю нашу команду и заказчика в нелепое положение.
В лаборатории развели руками: ситуация выглядит нелепо, но сделать ничего нельзя – это приказ. Причем, американским коллегам надо отдать должное, поскольку повели они себя деликатно. Во всяком случае, они не стали использовать ситуацию как предлог для того, чтобы оставить контракт незавершенным (типа – ваши специалисты до нас не доехали, значит мы считаем себя вправе считать работу незавершенной, а потому последний этап мы не оплачиваем). Ничего подобного они делать не стали. Предложили закрыть вопрос дистанционно и приняли контракт.
Ровно через тринадцать дней после указанных санкций он них пришло письмо: «Санкции отменили, можете приезжать – всё в порядке».
В общем, двери для сотрудничества остались открытыми. Похоже, в правительстве США поняли свою ошибку и дали задний ход. Так что будем надеяться, что подобный контракт был не последним. Сейчас главное, чтобы и с российской стороны не последовало аналогичного по глупости «ответа» (наши политики, как мы знаем, тоже способны наломать дров).
В этой связи необходимо отметить два важнейших аспекта научной деятельности, иной раз (как показал опыт с американскими санкциями) упускаемые политиками из виду.
Во-первых, наука как таковая не является закрытой системой. Иначе говоря, ученые не могут вариться в собственном соку и делать открытия при запертых дверях. Постоянное общение с коллегами из разных стран было характерной и неизменной чертой научной деятельности с самого начала. И даже в советские времена наши физики не были в абсолютной изоляции. Только дилетант судит о научной деятельности по фантастическим триллерам, где гений-одиночка создает какие-то грандиозные изобретения в полном уединении. В жизни так не бывает. Поэтому сознательная попытка заморозить общение между учеными по каким-то политическим (или идеологическим) мотивам чревата деградацией научного сообщества. Шарашки – совсем не то место, где полностью раскрывается научный потенциал. Можно, конечно, при избытке ура-патриотизма кивать на Северную Корею, создавшую в условиях изоляции ядерные вооружения, однако пусть нам назовут хоть одного выдающегося северокорейского физика. Вряд ли о таких кто-то слышал. Да и сама Северная Корея не создает ничего принципиально нового, а только пытается воспроизвести то, что есть у других. Так что закрытость есть враг научно-технического прогресса.
Во-вторых, наши ученые занимаются контрактами далеко не от хорошей жизни. Работа по контракту – это сейчас один из важнейших источников финансирования наших академических институтов, а тем более таких, как Институт ядерной физики СО РАН, оснащенных очень дорогим и затратным в эксплуатации оборудованием. Так, в ИЯФ работает самый большой в стране электрон-позитронный коллайдер длиной 400 метров. Как сказал Евгений Левичев, такие установки потребляют много энергии, сжатого воздуха, дистиллированной воды, сжатых газов – гелия, азота. За все это надо платить. Государственного финансирования недостаточно для того, чтобы поддерживать такие установки. Поэтому ученые вынуждены заниматься контрактной деятельностью – и не просто для того, чтобы выжить, а для того, чтобы развиваться в научном плане. В частности, на собственные деньги в ИЯФ СО РАН за последние 20 лет были построены три большие установки, которые успешно функционируют и являются в некотором смысле рекордными даже в мировом масштабе.
Таким образом, никакой политической целесообразностью нельзя будет оправдать какие бы то ни было попытки ограничить взаимодействие наших ученых с зарубежными коллегами. Результат может оказаться плачевным для самой науки – как в моральном, так и в материальном плане.
Олег Носков
Источник: Академгородок.